NOLAN «NOAH» GORE
Once upon a time, there was a boy. He lived in a village that no longer exists, in a house that no longer exists, on the edge of a field that no longer exists...
grandson - stigmata ♫♪
dylan o'brien
——————— AT FIRST LIGHT ———————
if we lose this moment how will we ever know if someone can define our pain?
❈ ИМЯ ПЕРСОНАЖА:
Нолан Аарон Гор.
Когда-то, в прошлой жизни, мать называла его Ноа. Именно так он и представляется с тех самых пор как оказался во Врайвене.❈ ВОЗРАСТ:
30 лет (12.02.1991)❈ МЕСТО РОЖДЕНИЯ И ПРОЖИВАНИЯ:
Родился в городе Хингем, что недалеко от Бостона, штат Массачусетс.
В настоящее время проживает в городе Горон, графство Арферин, Линтис.❈ ПОЛОЖЕНИЕ В МИРЕ:
Иномирец; гражданство : Линтис.
Торговец, разнорабочий.❈ СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ:
Холост.❈ БЛИЖАЙШИЕ РОДСТВЕННИКИ:
Аарон Гор - отец; пуританин, глава протестантской церкви в городе Хингем, Массачусетс.
Оливия Гор - мать; пуританка, мертва.
Адам Гор - младший брат.
———— ONCE I WAS FREE TO FLY ————
my tale has just begun, nothing can take my faith away in my quest for the sun
• Кто страдает - побеждает. Учение отца в жизни Нолана стало не просто догмой, которую вбивали в голову мальчика с ранних лет, но и охарактеризовало весь его дальнейший путь. Он всегда осознавал, что родился в нужное время и в нужном месте. В правильной семье, где он - старший сын своего отца, мог в полной мере послужить примером истинно верующего мученика. Впрочем, мальчишка никогда и не думал себя жалеть, так как просто-напросто не знал, что его жизнь могла бы сложиться иначе. Несмотря на свою жестокость и фанатичный аскетизм, Аарон Гор любил своего сына, любил со всеми его недостатками, которые, в дальнейшем, сумел превратить в преимущества. Несмотря на неприязнь к разного рода ритуалам, главным и излюбленным занятием Главы церкви была демонстрация приверженности и божественного благословления путем самоистязания маленького Нолана, которому не составляло труда истечь кровью на глазах у целого прихода. Стоит ли уточнять, что отец и не собирался лечить сына от нейропатии, выставляя заболевание сына крайне выгодным аттракционом для своих последователей.
• Весь масштаб трагедии и плачевность положения Нолан осознал только после того, как на свет появился его младший брат - Адам. Именно страдания младшего брата впервые отозвались в сердце парня тупой ноющей болью и Нолан, которому к тому времени уже исполнилось четырнадцать, открыл глаза на то, в насколько ограниченном мире они живут. У Адама не было игрушек, Нолану они, казалось, никогда и не были нужны, а вот за младшего становилось больно. Больно было и за мать, здоровье которой пошатнулась после рождения второго ребенка. Два сына - не такой уж и плохой расклад, но только не для Аарона Гора, который воспринимал отсутствие оравы детей не иначе как кару Господню. Тогда еще юный Ноа не задумывался над тем, любил ли на самом деле Аарон свою жену, а сейчас может сказать точно - не любил. А если это и была любовь, то настолько извращенная и неправильная, что ее не принял бы ни один даже самый отверженный языческий бог. Так, за неимением возможности испытывать боль физическую, Нолан начал учиться справляться болью душевной.
• Нолан рос активным и любознательным ребенком и, не смотря на окружение и строгий перечень правил и ограничений, старался принимать активное участие не только в жизни Церкви, но и адаптироваться за ее пределами. Он старательно учился и много работал с самых ранних лет и настоящим божьим проведением можно назвать то, что парень не замкнулся в себе и умудрился сохранить ясность мысли. И чем старше он становился, тем больше прорастало в нем зерно сомнения. Он общался с современными ребятами и позволял себе мечтать о переезде в Бостон, университете, карьере, путешествиях и о многих радостях жизни о которых он в свои шестнадцать знал только понаслышке. Он впервые влюбился, впервые ему разбили сердце и впервые он подумал о том, что страдания - отнюдь не путь к благочестию. По крайней мере, не единственный. Он и раньше слышал, что протестантскую церковь отца называют сектой, но впервые осознал, насколько верным было это утверждение.
• Он не уехал в Бостон, не поступил в университет и очень тяжело перенес смерть любимой матери, единственного действительно искреннего и доброго человека в его ближайшем окружении. Оливия долго болела и наконец освободилась от гнета мужа, оставив сыновей на попечение его незамужней фанатичной сестре. Нолан просто не мог позволить себе сбежать из дома, оставив Адама с отцом и тем самым обрекая младшего брата на такую жизнь. Он перестал потакать отцу в его извращенных попытках поразить свой приход, чего только стоили стигматы, красовавшиеся на ладонях молодого парня. Он перестал верить в Бога в двадцать один год, когда вытаскивал из воды полуживого брата, которого никто не намеревался спасать. Его начало мутить от религии в прямом смысле этого слова, когда потолок дешёвого придорожного отеля не прекращал вращаться, а вещества в его организме не приносили какого-либо облегчения. Он и сам был бы не прочь сдохнуть, да только Аарон не заслужил такого счастья, а Адам - такой судьбы.
• Они ушли когда Нолану исполнилось 26, Адаму на то время было 12 лет. Брат, несмотря на столь юный возраст, смотрел на этот мир по-взрослому. Не был избалованным и, кажется, прекрасно осознавал вынужденность подобных крайних мер. В первую очередь Нолан подался к своим друзьям, которые, как оказалось, больше боялись возможной ответственности за сокрытие несовершеннолетнего, чем того, что их дружба с Ноа полетит ко всем чертям в тот момент, когда они захлопнут перед лицом парня дверь. В их городе Аарона Гора если не боялись, то опасались совершенно точно. Пришлось уехать из города и влезть в долги. Нолан подрабатывал в портах, в барах, где угодно, где это позволяли делать неофициально. Он не сильно задумывался над своим будущим, не всегда допускал мысль, что оно у него вообще существует. Адам терпел как мог, никогда не жаловался, но и помочь старшему брату был не в силах. И в день, когда отец их нашел, казалось бы, не сильно расстроился такому исходу.
• Нолану было больно, потому что отец точно знал, куда нужно бить. Прекрасно знал, какие части его тела все еще оставались чувствительны и как сильно для того, чтобы не убить. А потом просто выбросил на улицу. Холодный ночной воздух дарил блаженное облегчение. На душе впервые в жизни было спокойно. Не хотелось никого спасать и уж тем более спасаться самому. Он остался без семьи и без друзей, он был по-настоящему сломлен. И ему было абсолютно все равно сорваться с пирса в черную воду или быть затянутым в странный портал. На тот момент он не осознавал ровным счетом ничего да и ему, по сути, было плевать.
• Его рвало. Буквально выворачивало наизнанку и стражам вполне справедливо могло показаться, что вытаскивать гостя из воды была не самая лучшая затея. Нолан решил, что попал в Ад и когда осознал, что вместо полыхающих языков пламени вокруг толщи соленой воды, он даже возликовал. Его отец, оказалось, ошибался во всем. И как же чертовски приятно это осознавать. А то, что было перед водой не иначе как окутанное туманом чистилище. Он смутно помнил как его вытащили из воды и как он оказался в крепости. Перед ним мелькали лица людей, да вот только он не вспомнил бы ни одного, не поздоровался бы при встрече так как просто-напросто не узнал бы. Он слушал, но не усваивал, соглашался со всем, выполнял все о чем попросят. До последнего отказывался верить, но поверить хотел. Очень сильно хотел. И даже смог себя убедить, что происходящее с ним - реальность. И когда его отпустили, он встретил его - странного целителя, которого заинтересовал его дефект.
• Он не вернулся бы домой даже ради младшего брата и от осознания одной этой мысли Нолана воротит от самого себя. Он едва ли заслуживает второго шанса, но коль он выпал на его нелегкую долю - он его не упустит. И остается призрачная надежда, что в этот раз все сложится по-другому. И для того, чтобы не упустить такую возможность, ему придется постараться. Выучить язык, наладить связи, научиться быть полезным и прежде всего поверить в реальность происходящего, в существование другого, немного безумного, но совершенно невероятного мира. И если все происходящее с ним ни что иное как предсмертный бред, такая агония кажется ему весьма привлекательной.
• Возможно, он стал более циничным и куда более прагматичным, но когда речь идет о собственном выживании, выбирать особо не приходится. Целитель, выходивший его и приютивший, стал для Ноа единственным близким человеком и мужчина и сам порой не мог понять, остается он рядом только из-за корыстных целей или впрямь к нему привязался. Но судьба, проворная маленькая дрянь, столь же изворотливая и непредсказуемая как и в его родном мире, решила все за него. Он вынужден был уйти и учиться выживать самостоятельно. Благодаря своим навыкам, трудолюбию и красноречию, Нолан обзавелся новыми знакомствами. Напросился к странствующим торговцам и начал познавать этот новый, удивительный мир. Изучал законы и обычаи, понял как и где можно заработать, куда лучше не лезть, чего лучше не есть и к кому как обращаться. У него неплохо выходило договариваться, так что надолго без работы мужчина не оставался. Он осел в городе Горон, но срывался в путь при любом удобном случае. Доставал и перепродавал редкие товары, ценные травы да простой улов.❈ НАВЫКИ И СПОСОБНОСТИ:
За несколько лет пребывания во Врайвене весьма посредственно изъясняется на имперском и драйдельском языках. Линтисский он едва ли освоил на уровне правописания. Немного понимает ошиальский.
Благодаря тому, что всю свою сознательную жизнь Нолан прожил в портовом городке, он в полной мере освоил рыболовное дело. Мужчине не составит труда сплести рыболовную сеть или вручную изготовить снасти. Он отлично плавает, неплохо ориентируется на местности, быстро бегает и на деле намного крепче, чем кажется на первый взгляд.
У Нолана неплохо подвешен язык и при желании он мог бы весьма успешно проповедовать отцовские догматы. Оказавшись в новом положении он использует свое красноречие преимущественно для адаптации и выживания: заводит полезные знакомства, втирается в доверие и заключает выгодные сделки.
Его таланты в изобразительном искусстве ограничиваются умение весьма подробно нарисовать карту местности или карикатуру на собеседника; его пение может вызвать дождь из слез его невольных слушателей, а единственный музыкальный инструмент, который он освоил еще в детстве - это старое расстроенное фортепиано.
Нолан неплохо готовит, умеет разделывать туши мелких животных и устанавливать незамысловатые ловушки.❈ ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ:
Попал во Врайвен в 997 году из 2019 года по Земному времени.
У Нолана частичная сенсорная нейропатия, что значит часть его болевых рецепторов просто-напросто не работает. Он не ощущает боль и воздействие температур в районах рук, в ногах от голени до лодыжки и в подреберье. Он научился жить с этим диагнозом далеко не сразу и будучи уже взрослым мужчиной он и сейчас, порой, в виду неосторожности, рискует невзначай истечь кровью только из-за того, что не почувствовал глубокий порез. Его руки, а в особенности предплечья, сплошь усеяны бледными нитями шрамов разной степени давности.
Количество родинок на его теле вполне можно считать аномальным, пусть это и не несет никакой угрозы состоянию его здоровья.
—————— IF TOMORROW CAME ——————
i'm not sure about a thing, you know days are long in the haze, as if tomorrow came
❈ ПЛАНЫ НА ИГРУ:
Раскрытие персонажа в личных отыгрышах. Желание учавствовать в квестах - есть, времени на это - нет. Планирую жить надеждой, что данное положение вещей рано или поздно изменится.❈ СВЯЗЬ:
❈ ПУТЬ НА ТОТ СВЕТ:
На усмотрение мастера игры. В идеале, конечно, прикончить на глазах Ха Рина, но можно и пустить на корм рыбам.❈ ПРОБНЫЙ ПОСТ:
+++Солнечный свет практически не пробивается сквозь плотно занавешенные тяжелые шторы, которые ограждают Чарльза от внешнего мира и позволяют не беспокоиться о таких раздражающих мелочах как смена времени суток и доказательства существования иного мира. Другой реальности, частью которой он некогда являлся и о которой у светловолосого остались лишь блеклые воспоминания, которые меркли все больше с каждыми новым днем проведенным в его импровизированном затворничестве. С каждой выкуренной сигаретой, с каждой бутылкой виски, выпитой таблеткой… Он проглотил все, что нашлось в его скудной аптечке, просто раскрошил в порошок и позволил лекарству впитаться в слизистую. Это могло бы его убить. Или, по крайней мере, лишить рассудка. Блядский боже, как он мечтал забыться. Раствориться в сумраке маленькой комнатушки, забыть собственное имя, как дышать, глотать, и в последствии пускать слюни на пропитавшиеся потом и сигаретным дымом простыни. Он даже сторчаться не может как следует. Его глаза красные и опухшие от дыма, недосыпа и слез, но взгляд все еще ясный. И он видит, смотрит прямо на него. Наблюдает, как самый трусливый уёбок в мире обходит кровать и присаживается на самый ее край с грацией отнюдь не присущей мертвецам.
— Убирайся, — шепчет одними губами, не издавая ни звука и отворачивается, прекрасно осознавая, что Френсис не послушается.
Некогда он был покладистым. Готов был есть с его рук, да и не только рук. Парень был готов на многое, лишь бы Чарльз позволил к себе прикоснуться. Не меняясь в лице, он мог согласиться с самой убогой чушью, сорвавшейся с уст своего друга, всегда готов был поддержать его в затеях, которые иные способны были только осуждать. Он был рядом, когда Маколей об этом не просил ведь знал, насколько тот не любит признавать свои слабости. А необходимость в Фрэнсисе была одной из самых больших слабостей Чарльза.
А теперь он хочет, чтобы он исчез. Испарился, провалился обратно в пекло, где ему суждено коротать свой век. Ну разумеется, таким эгоистичным подонкам как Абернати место в аду и никак иначе. Тем более после того, что он совершил…
В бок впивается что-то острое, металлическое и до ужаса холодное или же у парня просто-напросто жар. Он бросает быстрый взгляд в сторону Фрэнсиса и не скрывает своего разочарования, когда понимает, что тот не сдвинулся с места. Это не его прикосновения холодят его кожу, заставляют чувствовать боль и вообще хоть что-то чувствовать. Не то, что раньше. Чарльз все больше склоняется к мысли о том, что после смерти человеку открываются какие-то незримые истины и вот до Франсуа наконец дошло, что Маколей отнюдь не тот человек, с которым хочется иметь дело. Что он не ответит лаской, что, возможно, вообще не произнесёт ни слова даже на самое душераздирающее признание, постыдное откровение. Не прикоснётся в ответ. Интересно, после своей смерти Чарльз наконец осознает каким ублюдком был он сам?
Он перекатывается на правый бок и нашаривает в смятом покрывале какой-то предмет. Дорогие карманные часы на цепочке ручной работы. Фрэнсису бы понравилось, — проносится в голове и спустя несколько мгновений эту мысль догоняет следующая — точно такие же были у Фрэнсиса. Чарльз крепко сжимает холодный метал не боясь повредить вещицу. Едва ли он на это способен, ведь не в состоянии всерьез навредить даже самому себе. Это его часы. Чертовы часы, которые он с боем отобрал у Камиллы на похоронах. Видите ли, они были чуть ли не лучшими друзьями. Ничего подобного. Кто бы вообще смог поверить в то, что Абернати готов был уделять свое драгоценное время кому-либо кроме Чарльза. Что он осмелился быть искренним и отзывчивым с кем-то еще. Даже Милли, его обожаемая сестра, не была достойна этого. Он буквально вырвал часы из крепкой хватки тонких пальцев, до крови оцарапав нежную кожу запястий девушки. И не извинился, вообще не обернулся, когда уходил прочь, надежно прижимая свою реликвию к груди где-то в районе солнечного сплетения. Где теперь болело так, что Чарльзу едва удавалось сдерживать рвотные позывы. Или же его тошнило от самого себя?
Это был последний раз, когда он видел свою сестру. Прошел почти месяц и это самое продолжительное их расставание. Раньше он и предположить не мог, что способен пережить подобную разлуку, а теперь позволил признаться себе в том, что просто не хочет ее видеть. Он хотел видеть Фрэнсиса, улыбаться ему, прикасаться. Он должен был о стольком ему рассказать. Он так и сделал, когда впервые проснулся и обнаружил Абернати в своей постели. Тот мирно лежал рядом и смотрел Чарльзу прямо в глаза. Не моргая, не дыша. Но Маколей не придал этому значения, так как был слишком ошеломлен и взбудоражен этой внезапной встречей. Он улыбался ему, так искренне и по-настоящему, как умел когда-то давно. И Фрэнсис слушал его очень внимательно. Не перебивал, не отвечал и никак не отреагировал на признание Чарльза… Черт возьми, ему пришлось проспаться и протрезветь только для того, чтобы убедиться в том, что его мертвый друг рядом это ни что иное, как белка, до которой он успешно допился, сам и не заметив, когда именно. Новое утро принесло головную боль и ощущение, будто организм отторгает свои собственные органы, а вот Фрэнсис, Фрэнсис остался. Стоял в углу комнаты и все так же наблюдал, пристально, но вроде как безучастно. И это ранило так сильно, что Чарльзу не оставалось ничего иного, как напиться вновь. Вообще не просыхать. Тогда их короткие беседы о трудах античных поэтов даже казались ему занимательными. Он всегда был такой смышлёный, его Франсуа?
И все же он был каким-то ненастоящим. И Чарльз захотел, чтобы он ушел. Убрался к чертовой матери, оставил его одного. Он знает, Абернати это может. Сделал раз, почему бы не повторить столь незатейливый трюк вновь. Он кричал, крушил мебель, угрожал и даже вспомнил все ругательства на древнегреческом, кои усвоил еще на первом курсе возможно даже раньше, чем выучил алфавит. Убирайся, убирайся, убирайся, — брызжа слюной в бледное лицо, угрожающе размахивая руками, задыхаясь в истерике и просто тихо моля. Он не уходил. Не оставлял Чарльза даже после собственной смерти, вспоминая о которой Маколей вновь раздражался и выходил из себя.
— Так и будешь сидеть здесь и пялиться на меня? — тихо проговорил молодой человек, так и не глядя на собеседника, но буквально кожей ощущая его присутствие.
Ты пришел сюда для того, чтобы убедиться в том, что мне без тебя хреново? Это так. Или хочешь, чтобы я последовал за тобой? Потому что я могу… — он не был способен произнести это вслух даже если бы был абсолютно убежден в том, что его не услышит ни одна живая душа. Но одна мертвая, кажется, все понимала без слов, читала по его лицу и все никак не желала уходить.